Красные курганы - Страница 84

– А я к Мономашичам не отношусь. Они – Всеволодовичи, а я из Святославичей, – парировал Константин и зашел с другой стороны: – Ну, хорошо, я могу с вас не брать ни единой куны. Вы же видите, я слишком занятой человек, у меня нет времени сидеть тут с вами и часами торговаться о сумме выкупа. Пожалуй, я и впрямь поступлю самым простым способом – просто продам кому-нибудь права на получение с вас этого выкупа. Например, графу Генриху Шверинскому или Адольфу Голштинскому. Думаю, что они охотно выплатят мне все гривны до единой за радость увидеть вас у себя в гостях.

– Вы, конечно, можете это сделать, – помрачнел король. – Но не посадит ли этот поступок черное пятно на честь русского князя? В конце концов, мы с вами титулованные особы.

«Особенно я», – хихикнул Константин, но промолчал, а Вальдемар с брезгливой гримасой на лице продолжал:

– К лицу ли двум монархам спорить, подобно жадным евреям, о каких-то гривнах! Я полагаю, что торг тут неуместен.

Слова эти настолько напомнили Константину «Двенадцать стульев», что он едва не прыснул со смеху, однако сумел себя сдержать, тем более что ядовитая ирония следующей фразы настолько возмутила его, что сочувствие, вспыхнувшее было на миг, сразу испарилось. Ох, не надо было интересоваться Вальдемару, слыхали в этих краях о благородстве нравов или нет.

«Зря вы это сказали, ваше величество. За это с тебя лишних десять тысяч», – тут же мысленно оштрафовал он короля.

– В этих краях о благородстве знали даже тогда, когда ваши подданные занимались только морским разбоем и заслуживали лишь крепкой пеньковой веревки на шею, – каменея от негодования, отчеканил рязанский князь.

– Не надо сердиться, – вздохнул Вальдемар. – Лучше выслушайте то, что я вам скажу. Той суммы, которую вы назвали, мне действительно не найти. Сейчас для моей казны и двадцать тысяч – почти непосильная ноша, которую можно собрать, лишь ободрав всех жителей моей страны.

– Восемьдесят, – пошел на ответную уступку Константин. – Двадцать вы набираете, а остальное займете у ломбардцев с евреями.

– Под такую сумму им понадобится хороший заклад. Если бы речь шла о пяти, десяти, пусть двадцати тысячах, я бы мог предложить им на откуп города. А за шестьдесят они потребуют всю страну.

– Кстати, о городах, – заметил Константин. – Как вы считаете, государь, какую сумму смогут набрать граждане Любека, Гамбурга и прочих городов, если я предложу заплатить не вам, а им, но с клятвенным обещанием не выпускать вас за это из плена до самого конца жизни?

– Вот что я тебе скажу, князь. – Слегка обрюзгшее лицо пятидесятилетнего короля выражало усталость и какую-то фатальную покорность судьбе, обманувшей его. – Ты еще молод, очень молод. В твои годы во мне тоже кипела жизнь. Я тогда только-только получил корону после смерти своего брата Кнуда и считал, что сумею покорить полмира. Кое-что мне и впрямь удалось сделать, но только кое-что. С годами же я стал понимать и иное. На чужом горе, на чужой беде можно увеличить свое состояние, пополнить казну – это так. Но вот счастья чужая беда никому не принесла, скорее напротив. Ты сейчас, как когда-то я, упиваешься своими победами и величием. Я весь в твоих руках.

Он горько усмехнулся, дожидаясь, пока худенький переводчик закончит повторять его слова на русском языке, затем не спеша пригубил из своего кубка и, задумчиво покручивая его в руках, продолжил:

– Я не взываю к твоему милосердию, состраданию или доброте. Королям чужды такие чувства. Я прошу тебя просто задуматься – принесет ли тебе моя беда хоть малую толику счастья? Самого обычного, которым иной простолюдин зачастую наделен в гораздо большей степени, нежели его могущественный властелин. И если ты скажешь мне, что это так, значит, я просто ошибся в тебе.

Вальдемар вновь отхлебнул из кубка и медленно, не спуская с Константина внимательного взгляда светло-голубых глаз, поставил его на столик. Может, Константин и скинул бы сумму до того предела, который указал датчанин, если бы не эта колючая цепкость, присутствующая в его взоре. Уж больно не соответствовала она его лирико-философской сентенции. Ох, не зря говорят, что глаза – зеркало души.

– Ну, хорошо, – произнес Константин после недолгого раздумья. – Я готов пожертвовать еще десятью, нет, даже двадцатью тысячами. Однако шестьдесят остаются за тобой, король Вальдемар. Пойми и ты меня, – решил он сыграть в его же игру. – Я не жаден. Сам видишь, на пальцах у меня всего три перстня, доспехи тоже не из серебра, да и в тереме моем отродясь не водилось роскоши. Пиров великих я не закатываю, арабских скакунов себе не приобретаю. Словом, лично мне нужно не так уж и много, а вот Руси… Ты сказал, что не хочешь занимать, чтоб потом не пришлось отдавать свои города на откуп бессовестным ростовщикам. Понимаю. Жалко. Но у меня беда покруче. Думаешь, я собрал рати для своего величия? Ошибаешься. Враг уже стоит у моих южных рубежей. Щадить он никого не будет, а чтоб от него отбиться, нужны многие тысячи ратников. Их же надо кормить, поить, награждать за верную службу, покупать им всем доспехи, коней. Где я все это возьму? У смерда на селе, у коваля в кузне, у купца в лавке. А платить чем? Вот то-то и оно. Выходит, я должен из сострадания к твоим людям содрать три шкуры со своих. Не бывать тому. Пусть лучше Дания оплачивает счета русского князя.

– Мы могли бы заключить с тобой союз, – неуверенно произнес Вальдемар. – Я дам корабли, людей, и тебе не придется так много тратить.

– Корабли в степи не нужны, – покачал головой Константин. – А что до твоих людей, то я их видел недавно в деле. Благодарствую, но лучше я уж как-нибудь со своими.