Красные курганы - Страница 31

– Привидения ходят только по ночам, а не при дневном свете. К тому же я ему ничего дурного не сделал, не за что ему мне мстить.

В ответ Генрих только недовольно засопел, выражая таким образом свое молчаливое несогласие с последней фразой учителя.

«Уж передо мной мог бы и не кривить душой, – обиженно подумал он. – Ты еще скажи, что и князю Всеволоду из Гернике ты ничего плохого тоже не сделал. Так только, город спалил и полон взял, да его семью в придачу. Словом, сущие пустяки».

Почувствовав скрытое несогласие, епископ назидательно добавил:

– И вообще, как он может причинить вред духовной особе?

Немного помедлив, он добавил задумчиво:

– Да и привидение ли это? Уж очень много всякой чертовщины творится у этого замка. Если бы что-то одно, то я бы еще поверил, а все разом… Так не бывает.

Оставив озадаченного молодого священника размышлять над этим, отец Альберт легко поднялся со своей низенькой скамеечки и вышел из шатра, невольно зажмурив глаза от брызнувшего в глаза жаркого июньского солнышка.

– Эх, жаль только, что про ослика я не подумал, – вздохнул он сокрушенно, взбираясь на невысокого конька, который то и дело недовольно фыркал и мотал головой.

Мост приветливо опустился еще задолго до того, как епископ со своей небольшой свитой подъехал к нему.

«То ли хочет показать, что не боится, то ли решил лишний раз свое доверие мне выказать», – подумал отец Альберт.

Уже находясь на середине моста, он обернулся назад и взмахнул рукой, то ли приветствуя свое войско, то ли прощаясь с ним. Что именно – он и сам толком не понял. Но увиденное бодрости ему не придало. Вся эта армия, насчитывающая более шести тысяч человек, так и оставалась разобщенной и расколотой на три части.

Самая большая, из туземцев, стояла наособицу, скучившись на правом крыле. Центр заняли горделивые рыцари ордена. Было их немало. При всей своей неприязни к епископу магистр Волквин и его помощник Рудольф собрали под Кукейносом изрядное количество своих воинов – более восьмисот человек. Примерно столько же было собственных рыцарей епископа. Хотя нет. Столько же, это если приплюсовать к ним еще и рижских горожан.

В душе епископа вновь колыхнулось беспокойство. Редко в каком замке в эти дни оставалось больше десятка рыцарей. В основном же пять-шесть, от силы семь-восемь. Стоило тем же семигаллам из Терветена, так и не покорившимся до конца, поднять мятеж, как их предводителю Вестгарду вполне удастся захватить несколько замков. Попробуй тогда выкурить их оттуда.

Вот он, наглядный пример перед глазами. Проворонили Кукейнос, причем самым бездарным образом, а теперь что с ним делать, скажите на милость? Как там сами русичи говорят: близок локоть, да не укусишь – так, кажется? Все правильно говорят. Теперь надежда только на собственное красноречие да на то, что удастся запугать князя. Можно, к примеру, заявить, что они будут стоять здесь хоть до страшного суда, намертво блокировав все подступы. Впрочем, об этом лучше не говорить – уж очень смешно будет звучать. Достаточно вспомнить, что приключилось с рыцарями, которые вознамерились захватить пристань.

Не-ет, тут нужно действовать значительно тоньше и умнее.

«Может, ему выкуп предложить? – подумалось вдруг. – Стыдно, конечно. Получится, что русский князь нас одолел, но ведь так оно и есть. За последние десять лет мы с Волквином не потеряли столько рыцарей, сколько сейчас, всего за какую-то неделю с небольшим. Да, я правильно сделал, когда уже на второй день осады, почувствовав неладное, пообещал магистру, что в случае взятия замка отдам ордену не треть, а половину».

Бедный Волквин так воодушевился, что на другой день попробовал взять Кукейнос со стороны реки, после чего быстро растерял всю решимость. Епископ попытался было привести магистра в чувство, заявив на шестой день, что передумал и решил подарить весь замок братьям из ордена, но что толку.

Теперь, учитывая, что выкупать его придется на свои кровные, договор, разумеется, аннулируется, лишь бы только князь Константин согласился на выкуп. А если нет?

Епископ скрипнул зубами в бессильной злобе. Больше всего он не любил ситуаций, из которых не видел приемлемого для себя выхода. Случалось они в его жизни редко, даже крайне редко, но от этого он еще болезненнее переживал каждую из них.

Оставалась, правда, хлипкая надежда на то, что русский князь внемлет словам о том, что закон есть закон. И с князем Вячко и с князем Всеволодом у епископа имелись соответствующие договоры, где ясно говорилось, что в результате сделки половина Кукейноса и все Гернике по праву принадлежат ливонской церкви, но когда удачливые завоеватели считались с законом?!

Улестить, умастить, наобещав с три короба, – это отец Альберт умел. Вот только поддастся ли Константин на уговоры? На глупого и простодушного полоцкого князя рязанец навряд ли похож, иначе ему нипочем бы не одолеть вначале Владимиро-Суздальскую Русь, а затем, почти одновременно, огромные полчища половцев на юге и могучую рать почти всех русских князей.

Перед тем как появиться под стенами Кукейноса, отец Альберт сделал все, что только мог. Он отыскал в Риге тех купцов, которые за последние годы пусть изредка, но общались с рязанскими торговцами. Нашел даже одного, который трижды успел побывать на торжище в самой Рязани, а также в Ожске, откуда когда-то и начинал свое победоносное шествие Константин.

Расспрашивал епископ дотошно, не жалея времени, пытаясь вызнать все самые мельчайшие подробности о характере князя, его вкусах, пристрастиях и привычках, что он любит, а чего не жалует. Одному богу известно, что изо всего этого может пригодиться, если речь дойдет до переговоров. Поэтому, въехав внутрь замка, отец Альберт продолжал напряженно размышлять.